Председатель КНР Си Цзиньпин 7 мая приехал в Москву с официальным визитом и с тех пор успел провести переговоры с Владимиром Путиным, во время которых они обсудили «украинский кризис», и поучаствовать в Параде Победы на Красной площади. Визит председателя КНР продлится до 10 мая, его приезд на фоне отказов других мировых лидеров приехать на празднование 80-летия Победы, а также кризиса отношений Пекина и Вашингтона официальный Кремль подает как свою дипломатическую победу. Аналитический центр Re: Russia
полагает, что эта победа, вероятнее всего, все же на стороне Китая. С разрешения площадки «Медуза» публикует этот текст целиком.

Присутствие Си Цзиньпина станет главным геополитическим акцентом празднования юбилея победы — символической демонстрацией того, что попытки администрации Трампа вбить клин в отношения Китая и России потерпели фиаско.
Хотя эти усилия изначально не имели шансов на успех, российско-китайский альянс выглядит неустойчивым и уязвимым в долгосрочной перспективе. Однако, как это было и в предыдущем эпизоде российско-китайской дружбы и последующего разрыва, кризис в отношениях может стать следствием не внешнего давления, но внутренней логики взаимоотношений двух стран.
На фоне рассуждений о «дружбе без границ» сегодня этот альянс основан на глубокой асимметрии отношений, которая несет значительные выгоды Китаю и минимум выгод для России. Китай выступает безальтернативным покупателем значительной доли российских ресурсов и безальтернативным поставщиком в Россию критически важного импорта. Доля минерального сырья в российском экспорте в Китай достигла почти 80%. В то же время китайские прямые инвестиции в Россию остаются на минимальном уровне и почти не демонстрируют роста.
В результате модель экономического взаимодействия Китая с Россией выглядит гораздо более колониальной, нежели российско-европейское партнерство накануне войны. Скорее его можно сравнить с тем профилем, который Россия имела в торговле с Европой в 1990-е годы и от которого далеко ушла за двадцать пять лет.
Экономическая зависимость принуждает Россию идти на уступки Китаю и ограничивать свои амбиции на целом ряде направлений. Ведя борьбу с Западом за многополярный мир, сама Россия оказывается в новом однополярном мире, в котором ее возможности сокращаются, а не расширяются.
Российские элиты и общественное мнение поверили в концепцию «разворота на Восток», однако в ближайшее время их ждет глубокое разочарование. В этом случае их имперский инстинкт может стать стимулом нарастающего «китайского ресентимента», который придет на смену «западному ресентименту», лежащему в основании путинского государственного национализма.
Парад против ТрампаПриезд в Москву главы Китая Си Цзиньпина станет главным геополитическим пунктом празднования 80-летнего юбилея победы. Появление Си на праздновании было, впрочем, ожидаемым. Ритуал был впервые отработан еще на 70-летнюю годовщину в 2015 году: сначала Си приезжает в Россию на 9 мая, а затем Путин едет на юбилей окончания Второй мировой войны на тихоокеанском театре военных действий 3 сентября. При этом за прошедшие десять лет тот факт, что Путин и Си совместно и отдельно от западных лидеров празднуют юбилеи капитуляций Берлина и Токио, наполнился дополнительным символическим смыслом. 
Председатель КНР Си Цзиньпин, Владимир Путин, бывшие тогда президентами Южной Кореи и Казахстана Пак Кын Хе и Нурсултан Назарбаев, а также другие политики у ворот Тяньаньмэнь в начале военного парада, посвященного 70-й годовщине окончания Второй мировой войны. Пекин, 3 сентября 2015 года
Damir Sagolj / Reuters / Scanpix / LETA
Этот дополнительный смысл совместному празднованию придает тот факт, что Китай находится в состоянии тарифной войны с США, а Москва не пошла навстречу Трампу и подвела черту под тремя месяцами дипломатического флирта со стороны новой американской администрации. Целью этого флирта было втягивание России в новые проекты сотрудничества с США, которые должны были вбить клин в отношения Москвы и Пекина или по крайней мере создать альтернативу их слишком тесному альянсу. Символично, что непосредственно в день инаугурации Трампа Путин и Си Цзиньпин разговаривали по видеосвязи, продемонстрировав таким образом, что готовы совместно противостоять тем вызовам, которые сулит им новое президентство. А 9 мая они будут стоять рядом на Красной площади, принимая «парад победы», который не стал парадом победы над Украиной, но во всяком случае выглядит парадом геополитического единства Москвы и Пекина, устоявшего перед лицом вашингтонского дипломатического наскока.
План Трампа—Уиткоффа, задумавших за пару месяцев вбить клин в российско-китайский союз, выглядел легковесным, прямолинейным и некомпетентным с самого начала. В экономическом смысле проекты энергетического и арктического сотрудничества между США и Россией оставались весьма туманными и гипотетическими и, по сути, не более проработанными, чем проекты сделки по редким металлам с Украиной. Их реальная отдача если и была возможна, то, во всяком случае, за горизонтом нынешнего президентства Трампа, в то время как российская зависимость от Китая на данном этапе выглядит критической и не может быть быстро преодолена даже в случае снятия американских санкций. Помимо этого, стратегическое партнерство Путина и Си опирается на довольно широкий набор ценностных установок и долгосрочных целей. В его основе лежат твердые предпочтения двух лидеров в пользу политического и экономического этатизма, то есть веры в лидирующую роль государства в общественной и экономической жизни, враждебность западному либерализму и внешнеполитический ревизионизм — стремление изменить баланс сил и правила игры на мировой арене. 
Аргумент о ценностной (антидемократической) основе союза Москвы и Пекина, в частности, убедительно развернут в статье специалиста по постсоветским странам и бывшего посла США в России Майкла Макфола и профессора Джорджтаунского университета Эвана Медейроса. Конфликт Москвы и Пекина в период холодной войны, о повторении которого мечтают сторонники дипломатии «клина», не был результатом усилий США, но стал следствием определенной логики взаимоотношений двух коммунистических стран, напоминают авторы. Сегодня, как и тогда, он не может быть навязан извне. А попытка грубого и очевидного вмешательства в их отношения со стороны «геополитического противника» способна скорее укрепить этот союз, чем ослабить. В этом смысле заигрывания Трампа с Кремлем были обречены на неудачу. Источник The Washington Post утверждает, что обсуждения того, как США попытаются спровоцировать такой раскол, были постоянной темой контактов российского и китайского лидеров в последнее время.
Однако парадокс заключается в том, что, несмотря на нынешнее совпадение целей и интересов Путина и Си Цзиньпина в противостоянии с США и Западом в целом, конфигурация сложившегося китайско-российского альянса не выглядит долгосрочно устойчивой. Причина этого — в его асимметричности и неравноправности, перераспределяющих выгоды этого союза в пользу Пекина. И хотя сегодня Россия вынуждена мириться с таким положением дел, находясь в фазе острого внешнего противостояния, в дальнейшем эта асимметрия будет вести к росту неудовлетворенности, взаимному напряжению и весьма вероятным обострениям в отношениях. Иными словами, хотя внешние дипломатические усилия вряд ли способны стать причиной ослабления союза, как не были они причиной его ослабления в прошлый раз, паттерны взаимного недоверия, подозрительности и исторического реваншизма могут при определенных условиях вывести отношения России и Китая на схожую кризисную траекторию.
Асимметричная торговля и ее последствияГлавным фактором вероятной долгосрочной неустойчивости российско-китайского союза является, безусловно, асимметричность экономических взаимоотношений, которая сулит слишком мало выгод Москве, в отличие от Пекина.
По данным Главного таможенного управления КНР, объем взаимной торговли двух стран в 2024 году достиг $245 миллиардов, а доля Китая в российском внешнеторговом обороте составила 35%. До войны почти такая же доля приходилась на страны ЕС, в то время как доля Китая не превышала 18% (теперь, наоборот, доля Европы сократилась до 11%). Впрочем, объем торговли двух стран после периода бурного роста, по всей видимости, достиг потолка, прибавив в 2024 году всего 1,9%. 
При том что российский экспорт в Китай составил в 2024 году $129,3 миллиарда, 78% этой суммы, по данным китайской таможни, пришлось на минеральное сырье. Для сравнения, его доля в российском экспорте в страны ЕС в 2021 году составляла всего 62%. Китай более жестко ориентирован на импорт российских продуктов низкой степени переработки. Характерный пример: в 2024 году он нарастил импорт медных концентратов из России на 71%, а импорт готовой меди и изделий из нее, напротив, снизил — на 6%. Тот же тренд проявляет себя в проекте переноса в Китай производств «Норникеля», что, с одной стороны, позволит «очистить» их продукцию от санкционных ограничений, но также лишит Россию части добавленной стоимости.
В то же время в китайском торговом обороте доля России составляет лишь около 4%. Российские поставки нефти, газа и других сырьевых товаров, конечно, важны для Китая, в том числе потому, что идут со скидкой (которая иногда доходит до 45% по отношению к европейским ценам), но при необходимости их можно заменить. Совсем иначе обстоит дело с российской стороны: в условиях санкций и разрыва с Западом у России нет ни альтернативного покупателя ее минерального сырья, ни альтернативного поставщика жизненно необходимого импорта. Более половины — около 60% — российского импорта из Китая составляет высокотехнологичная продукция: машины и оборудование, транспортные средства, электроника, — которые невозможно получить из других источников.
Политическое преимущество безальтернативного поставщика и покупателя — сочетание монополии и монопсонии
 — обеспечивает Китаю широкие возможности для экспансии на российских рынках. Так, доля китайских автомобилей в российских продажах уже достигла 60%, следует из данных «Автостата». При этом китайские бренды не только заменяют переставшие выпускаться западные авто российской сборки, но и «выдавливают» «АвтоВАЗ» в низкомаржинальный сегмент, предлагая клиентам агрессивные скидки, жаловался президент компании Максим Соколов. Впрочем, парадокс состоит в том, что после разрыва с Renault крупнейший российский автопроизводитель сам был вынужден переориентироваться на сборку китайских автомобилей, на которые теперь наклеивает свои логотипы. 
На рынке грузового транспорта доля «китайцев», по данным «Автостата», еще выше — около двух третей. КАМАЗ в прошлом году впервые уступил общее лидерство, пропустив вперед китайского производителя Sitrak. За год продажи КАМАЗа сократились более чем на треть (рынок просел по причине недоступности автокредитов и удорожания лизинга из-за повышения ключевой ставки). У популярных китайских брендов падение продаж не превысило 27%, а у Sitrak они упали только на 18%. В результате он занял 20% российского рынка, а у КАМАЗа теперь только 17%. Глава «Ростеха» Сергей Чемезов даже потребовал от правительства ограничить ввоз китайских машин. И хотя его требование было частично удовлетворено — Росстандарт временно запретил импорт одной из моделей компании Shacman, — это не изменит тренда.
За то, что Китай стал безальтернативным покупателем значительной доли российского сырьевого экспорта и безальтернативным поставщиком большой доли высокотехнологичного импорта, Россия расплачивается долей внутреннего рынка, которую отбирают у российских производителей китайские. Если же США и Китай не смогут быстро договориться об окончании торговой войны, Китай может девальвировать юань, что создаст условия для дальнейшей экспансии китайского импорта, опасается советник председателя ЦБ Кирилл Тремасов.
Риски вместо капиталаВ отличие от объемов торговли, инвестиции Китая в российскую экономику практически не растут. По данным Евразийского банка развития (ЕАБР), на середину 2024 года объем накопленных прямых инвестиций из Китая составлял всего $18,2 миллиарда, из которых $4,3 миллиарда приходились на один проект — «Ямал СПГ». Существенный прирост с $15 миллиардов до $18 миллиардов наблюдался в 2022 году. На конец 2023 года объем накопленных прямых инвестиций был на уровне $17,8 миллиарда. Это совсем мало, меньше 1% российского ВВП. Объем накопленных китайских инвестиций в Казахстан составляет $10,4 миллиарда (около 4% ВВП), в Туркменистан — $9,5 миллиарда (больше 15% ВВП), в Монголию — $10,3 миллиарда (около 50% ВВП).
Правда, Россия среди стран евразийского региона занимает первое место по объему накопленных прямых инвестиций в обрабатывающем секторе: 14 активных проектов на сумму $6,6 млрд. Однако крупнейший из запущенных за последние годы проектов находится не в России, а в Узбекистане — это производство автомобилей EXEED.

Динамика накопленных прямых инвестиций КНР в странах Евразийского региона, 2016–2024, в миллиардах долларов

Данные за 2024-й собраны только за первую половину года
Re: Russia / Евразийский банк развития
Китай всегда был осторожен в отношении инвестиций в Россию, признают опрошенные «Ведомостями» российские финансовые аналитики. Там ее рассматривают прежде всего как рынок сбыта, а отрасли, где России требуется капитал, и отрасли, куда Китай хочет инвестировать, различаются. Представить Китай в роли инвестора в высокотехнологичные предприятия за его пределами достаточно сложно. Кроме того, значительным ограничителем является риск вторичных санкций. Этот риск также стоит на пути попыток привлечения заемного капитала из Китая. Впрочем, и до введения санкций примеры привлечения китайских заимствований были крайне редки, признают аналитики.
В то же время, не являясь полностью конвертируемым, юань занял в России место резервной валюты (точная статистика закрыта, но в докладе, посвященном итогам работы в 2023 году, ЦБ отметил: возможности диверсификации резервных активов ограничены, что «предопределяет ключевую роль китайского юаня» в их формировании). Это несет потенциально высокие риски, так как китайское правительство активно использует юань в качестве инструмента экспортной и промышленной политики. Если Китай действительно решится девальвировать юань, как опасается Кирилл Тремасов, пострадают не только производители, но и российские резервы.
Такой сценарий более чем вероятен, указывает колумнистка Bloomberg Шули Рен. В 2018 году, во время первой торговой войны с США, Китай ослабил юань на 10%, чтобы компенсировать введение всего лишь 20-процентных пошлин. Рен обращает внимание на то, что на прошлой неделе Народный банк установил официальный курс юаня выше 7,2 за $1 — психологически важной отметки, которая не преодолевалась с сентября 2023 года, несмотря на ослабление доллара по отношению к другим валютам. Одновременно регулятор попросил государственные банки сократить покупки долларов, чтобы на торгах курс юаня не пошел еще ниже. Выглядит так, будто власти взвели курок, констатирует Рен.
Иными словами, переориентация на восток в финансовой сфере оборачивается тем, что Россия фактически импортирует риски вместо капитала. В условиях наращивания бюджетного стимула и высоких экспортных доходов в 2022–2023 годах отрицательный шок внешних инвестиций был в значительной степени амортизирован, но по мере исчерпания этого эффекта, с течением времени недоступность инвестиций все более будет превращаться в медленную удавку для российского бизнеса.
Модель экономического взаимодействия Китая с Россией выглядит гораздо более колониальной, нежели российско-европейское партнерство накануне войны. Скорее его можно сравнить с тем профилем экономического взаимодействия, который Россия имела с Европой в 1990-е годы и от которого далеко ушла за двадцать пять лет. За эти годы Россия постепенно перетаскивала на себя более маржинальные части цепочек добавленной стоимости, чему способствовал, в частности, более широкий доступ к рынкам капитала. Теперь она вернулась назад, и шансов повторить тот же путь в партнерстве с Китаем гораздо меньше.
Обреченность на уступкиЭксперты и аналитики отмечают в отношениях Москвы и Пекина наличие целого ряда зон потенциального соперничества. Так, хотя целью крестового похода России против Запада, по общему мнению, является сохранение ее сферы влияния, в Центральной Азии и отчасти на Кавказе она вынуждена мириться со все более широким проникновением Китая. Хотя позиции России в регионе по-прежнему сильны, ее имперская агрессивность подстегивает стремление местных элит хеджировать геополитические риски за счет Пекина.
Стратегия Китая в Центральной Азии и на Кавказе заметно отличается от его стратегии в России. Китай инвестирует здесь в инфраструктуру и добычу полезных ископаемых, замыкая таким образом на себя их экспорт. В 2023 году объем торговли Китая со странами Центральной Азии увеличился до $89 миллиардов (на 27% по сравнению с предыдущим годом). Его крупнейший экономический партнер в регионе — Казахстан: к концу 2024 года их объем торговли достиг $44 миллиардов. Пекин импортирует более 80% узбекского газа, отмечает эксперт Университета Лондона Лорена Ломбардоцци. Также за последние 20 лет Китай ввел в эксплуатацию три ветки магистрального газопровода в Туркменистан через Узбекистан, Таджикистан и Кыргызстан мощностью 55 миллиардов кубических метров в год и в этом году планирует начать строительство еще одной.
В Кыргызстане и Таджикистане Пекин играет доминирующую роль в добыче основных полезных ископаемых, а также вложил значительные средства в развитие транспортной инфраструктуры. Строящаяся железная дорога Китай—Кыргызстан—Узбекистан (CKU) предоставит Пекину прямой доступ к региону, снизив зависимость от российских транзитных сетей. Китай наращивает кооперацию с центральноазиатскими странами и в области безопасности, пишут эксперты проекта E-Inernational Relations: сюда входят и поставки вооружений, и присутствие в регионе китайских частных охранных компаний, и запущенная Си Цзиньпинем в 2022 году Инициатива глобальной безопасности.
Среди других зон потенциального столкновения интересов России и Китая называются Балканы и Африка. «В то время как Пекин стремится к влиянию и ценит стабильный инвестиционный климат, Москва сеет хаос и продает частные охранные услуги, чтобы его испортить», — гласит подзаголовок статьи, посвященный столкновению российских и китайских интересов в Африке. Впрочем, здесь влияние Китая, оборот торговли которого с Африкой составляет $295 миллиардов, и влияние России с оборотом в $24,5 миллиарда несопоставимы, отмечают авторы. Кроме того, в конечном итоге активность России в Африке — как в сфере частных военных услуг, так и в операциях информационного влияния — направлена на подрыв западного присутствия на континенте, что вполне соответствует интересам Пекина, который в данном случае скорее воспользуется результатами российской деятельности в своих долгосрочных экономических целях. Хотя у Китая и России есть точки прямого пересечения интересов в Африке, они, разумеется, несопоставимы по значимости со стратегическим единством геополитических целей Москвы и Пекина на данном этапе и с императивами их экономического сотрудничества.
То же самое можно сказать и о потенциальной конкуренции двух держав на Балканах. Здесь также усилия по наращиванию Китаем своего экономического влияния оказываются в диссонансе с усилиями России по наращиванию своего политического влияния. На всех этих направлениях Россия может предпринять попытки продвижения своих интересов, но в реальности будет крайне ограничена фундаментальной экономической зависимостью от Китая и отсутствием экономических инструментов влияния в регионе.
Однако в этом и состоит в известном смысле проблема российско-китайских отношений: Россия обречена на уступки Китаю и на снижение своей геополитической роли на всех этих направлениях. Ее отчаянная борьба за многополярный мир оборачивается тем, что свобода ее собственных действий оказывается ограниченной, а амбиции — неудовлетворенными, в то время как реальные дивиденды получает Китай.
Выпуск рассылки «Сигнал» о многополярном мире

Имперский инстинкт: Арктика и оружиеЭкономическая зависимость и, соответственно, политическая неполноценность России в отношениях с Китаем особенно остро может восприниматься в двух сферах — арктической и военной.
В военной сфере России традиционно принадлежали лидирующие позиции в двусторонних отношениях. В 2000-е годы Китай массированно закупал российские вооружения, показывают данные Стокгольмского международного института исследований проблем мира (SIPRI
), и в значительной мере с их помощью модернизировал свои вооруженные силы. Однако с конца 2000-х закупки резко сокращаются по двум причинам: Китай делает ставку на развитие собственной оборонной промышленности и увеличивает экспорт нероссийских вооружений. 

Оборонный импорт КНР, 1992–2024, TIV

Re: Russia / Source: SIPRI
Новый, но кратковременный всплеск закупок приходится на вторую половину 2010-х годов. Однако именно в этот момент в российско-китайских оружейных отношениях нарастает напряжение, пишут эксперты проекта ChinaPower Центра стратегических и международных исследований (CSIS). Россия все чаще обвиняет Китай в кражах и копировании ее военных технологий, а также нарушениях соглашений с российскими поставщиками оружия и реверс-инжиниринге российского оборудования. В 2019 году «Ростех» заявил, что за предыдущие 17 лет было зафиксировано 500 случаев несанкционированного копирования его продукции, и публично раскритиковал Китай за то, что тот скопировал авиационные двигатели, самолеты «Сухой», палубные самолеты, системы ПВО, переносные зенитные ракеты и аналоги зенитных ракетных комплексов средней дальности «Панцирь».
Однако к этому моменту Китай все менее нуждался в российских вооружениях и технологиях. А после начала войны в этом военном сотрудничестве произошел окончательный разворот: теперь уже российская военная промышленность оказалась в зависимости от китайских поставок. Более того, в то время как российская доля в мировом экспорте вооружений сократилась с 20% в середине 2010-х годов до 4% в 2024-м, Китай нарастил военный экспорт и по итогу двух лет — 2023-го и 2024-го — превзошел Россию по доле в мировом экспорте, следует из данных SIPRI.
Схожую динамику эксперты проекта ChinaPower отмечают и в совместных военных учениях России и Китая. Такие учения страны начали практиковать еще в 2000-е годы, их масштаб постепенно нарастал, а китайская армия, не участвовавшая в крупных военных конфликтах в течение нескольких десятилетий, получала важный опыт тактических взаимодействий. Однако с начала 2020-х годов здесь также происходит разворот: учения все чаще проходят на китайской территории, с использованием преимущественно китайского оружия и технологических разработок и под китайским командованием. Китайские военные эксперты описывали учения «Запад. Взаимодействия 2021» как момент «смены ролей» и закладывания основ нового бренда китайских учений с участием России.
Еще одной сферой, где отказ от собственных амбиций остается для России большой проблемой, является Арктика. Россия ощущает исключительность своих прав на Арктику на основании географического положения. Китай же продвигает иную концепцию: он называет себя «приарктическим государством», утверждает, что Арктика является достоянием всего человечества, и настаивает на праве свободного использования ее воздушного и водного пространства. Эти различия особенно ярко проявляются в вопросе развития Северного морского пути. Россия рассматривает его как национальный транспортный коридор, Китай — как часть международного Ледового шелкового пути.
Очевидно, что российское освоение Арктики невозможно без иностранных инвестиций. Однако с точки зрения Москвы ее арктический суверенитет делает ее старшим или по крайней мере равным партнером в возможном арктическом альянсе с Китаем. В то время как подход Китая лишает Россию преимущества «собственника» и вновь подразумевает доминантное положение в арктическом альянсе с Россией. 
Арктический суверенитет является для Владимира Путина одним из атрибутов статуса России как великой державы, точно так же как и ее военная мощь, до сих пор неоспоримая, во всяком случае в ядерной сфере. Игнорирование или девальвация этих статусных преимуществ, скорее всего, создаст у российского руководства ощущение максимального дискомфорта. Конфликт СССР и Китая в 1950-е годы был результатом схожей асимметрии. При том что в экономическом и военном отношении Китай был несоизмеримо слабее СССР, «имперский инстинкт» Китая не позволял согласиться с мыслью, что СССР и его Политбюро могут диктовать Китаю линию поведения так же, как он делал это в отношении своих восточноевропейских сателлитов.
От медового месяца к «китайскому ресентименту»Война и масштабные санкции в отношении России привели ее к развороту в восточном направлении и прокитайской эйфории в российском общественном мнении, весьма похожей на эйфорию первой эпохи союзничества конца 1940-х — начала 1950-х годов. 
В то же время синефобия является достаточно традиционным для России явлением, она была прочно укоренена советской пропагандой брежневской эпохи, всплески ее наблюдались и в постсоветский период, в особенности в восточной части страны. Лишь с 2010-х годов, на фоне расширяющегося конфликта с Западом Китай начинает восприниматься как едва ли не главная опора России в этом противостоянии. Эти настроения достигают апогея в 2023 году, когда Китай окончательно предстает спасителем России от западных санкций. По данным «Левада-центра», в 2006–2012 годах Китай называли среди наиболее дружественных России стран всего 20% респондентов, в 2014–2021 годах, после аннексии Крыма, первой волны санкций и конфликта с Западом, их доля выросла до 40%, а к 2024-му достигла 65%.
Однако в последние два года и среди российской элиты, и в опросах общественного мнения можно заметить первые признаки определенного разочарования в китайско-российском партнерстве. В таблице ниже приведены данные опросов ФОМ
2023–2025 годов, которые определенно указывают на то, что доля позитивных оценок Китая и характера его взаимоотношений с Россией хотя и остается высокой, сократилась за это время на 7–13 процентных пунктов. Наиболее заметный сдвиг — в ответах на вопрос, улучшились или ухудшились отношения с Китаем за последний год: если в 2023 году соотношение было 63 к 23%, то теперь — 50 к 34%. Доля считающих, что усиление Китая не угрожает России, сократилась с 72 до 65%, при этом доля считающих, что он такую угрозу представляет, выросла незначительно (с 14 до 16%), а доля не уверенных в ответе увеличилась с 14 до 19%. По данным «Левада-центра», на вопрос об угрозе со стороны Китая отвечают «да» и «скорее да» 18%, наоборот, уверены, что Китай не представляет угрозы, 25%, а почти половина (47%) респондентов отвечают «скорее нет».

Китай в российском общественном мнении, 2023–2024, % от числа опрошенных

Эти наблюдения подтверждают и данные фокус-групп по теме восприятия Китая. «За последние годы редко приходилось слышать, чтобы участники фокус-групп характеризовали российско-китайские отношения как союзнические. Чаще говорят о взаимовыгодном сотрудничестве, основанном на расчетливом использовании сторонами друг друга», — пишет глава «Левада-центра» Денис Волков. В Китае участники фокус-групп, с одной стороны, видят спасителя, с другой — воспринимают отношения с ним как асимметричные и более выгодные Китаю, продолжает он («мы им ресурсы отдаем, ископаемые, древесину, а они заваливают нас дешевым товаром, технологиями они не очень-то хотят делиться»; «берут сырье с большим дисконтом, почти даром»; «доят нас как корову»).
Оптимизм в отношении Китая в 2010-х — начале 2020-х годов определялся в значительной степени официально продвигаемой российским руководством идеологией «разворота на Восток». Согласно ей, в торговле с Западом Россия выступала как «сырьевой придаток» и получала в обмен на ресурсы западный импорт, который препятствовал развитию российской промышленности и экономики, в то время как торговля в восточном направлении должна была способствовать импортозамещению и развитию российской промышленности. Экономическая динамика 2023–2024 годов на первый взгляд соответствовала этому предположению. Однако смена экономического тренда с конца 2024-го будет подталкивать россиян к переосмыслению степени успеха «восточного разворота».
Как видно из данных ФОМ, с точки зрения россиян Россия, с одной стороны, развивается гораздо хуже Китая, а с другой — имеет все еще более высокий статус, чем Китай, в мировой иерархии. 56% россиян уверены, что она обладает бóльшим влиянием в мире, чем Китай, причем по сравнению с 2023 годом доля думающих так даже возросла. Отвечая на вопрос «Левада-центра», «великой державой» Китай признают сейчас 63% (против 48% в 2016 году). Однако Россию «великой державой» называют 80% российских респондентов. Иными словами, россияне совершенно не считают себя «младшим» партнером в этой паре, даже несмотря на то, что признают китайскую траекторию развития восходящей. 
В этих условиях «китайский ресентимент», то есть все большее распространение ощущения обманутых Китаем надежд, имеет значительные перспективы. В результате он может вытеснить «западный ресентимент», на котором строился путинский государственнический национализм 2010-х — начала 2020-х годов. Такой сдвиг можно ожидать в условиях двух-трех лет негативной экономической динамики в России, демонстрирующих, что «разворот на Восток» оказался ложной ставкой. Учитывая негативный тренд отношений, в рамках которого позиции России в ее тандеме с Китаем станут ослабевать на разных направлениях, российской пропаганде будет трудно справиться с имперским инстинктом населения и элит, даже если она приложит к этому значительные усилия.